В деревне царила полная тишина — видать, Осип успел предупредить местных людишек об опасности.
Только у крайнего дома, на самой опушке, сидел, опершись подбородком на клюку, дед Путята. Сколько ему лет, не мог счесть никто, но уже годков десять ноги деда не носили совсем, а от набегов он перестал прятаться еще раньше, считая, что свое отжил. Вот так, на скамейке у избы, он благополучно пересидел аж шесть мелких и крупных набегов. Безобидного старика не тронули ни буйные жмудины, ни дикие свены, ни даже пустоголовые ливонцы.
Зализа спустился на землю, не спеша переседлал коней. Откуда-то со стороны вылетела лопоухая псина и принялась заливисто брехать на государева человека, аж подпрыгивая от старания. Опричник осторожно подтянул к себе колчан, вытянул лакированный татарский лук, тупую охотничью стрелу, резко развернулся и щелкнул тетивой. Собачка коротко тявкнула в последний раз и распласталась в пыли.
Семен подошел к ней, вытаскивая острый засапожный нож, быстро и умело отсек голову, продернул сквозь загривок ремешок.
— Выгрызать измену, как собака, выметать изменщиков, как метла, — негромко пробормотал он государев наказ, и подвесил оскаленную мертвую голову к седлу. Чай не в дикий лес, в поместье княжеского волостника направляется. Значит, выглядеть должен, как настоящий государев человек, а не земский боярин какой-нибудь.
До Храпши оставалось верст десять. Два часа хода неспешной рысью.
Слабость растекалась по всему телу с каждым ударом пульса. Казалось, по жилам вместо крови течет зимний холод, и сердце старательно перекачивает его к каждой, самой маленькой и далекой клеточке организма. Никита тихонько кашлянул и открыл глаза. Нет, в горле не першило, пар изо рта не шел, ранние заморозки к нему на постель не упали. И тем не менее, он чувствовал сильнейший озноб, а попытка просто подняться с тюфяка стоила огромного напряжения.
— Ты проснулся, суженый мой? — появилась из-за печи Настя. — Сейчас, каша поспеет.
Ладная, статная — хотя и неожиданная миниатюрная, в свободной рубашке, просвечивающей на фоне открытой двери, она вызвала в Никите приступ желания и удивления: как такая красавица могла оказаться в глухом медвежьем углу, как решилась сама придти ночью к нему в постель — хотя у нее отбою от кавалеров быть не должно.
— Доброе утро, Настенька, — улыбнулся он и увидел на ее губах ответную улыбку.
Хомяк сделал над собой усилие, поднялся, твердым шагом дошел до дверей, а от нее — до кустиков под холмом. Туалета в деревне он вчера не нашел и бегал, как принято за городом — в кустики. Строить и строить надо было в этой деревне, чтобы в приличный вид ее привести! Поднимаясь к дому он вдруг упал — неожиданно для себя самого.
Ноги наверх нести отказались, и все! Никаких болей, никаких недомоганий — только слабость и недоумение от нее. Никита немного отдышался, оперся руками о землю, встал, торопливо преодолел оставшиеся метры, вошел в жилище и присел на перевернутое ведро.
— Сейчас, милой, сейчас, — Настя ухватом ловко вытянула из печи низкий широкий горшок, заглянула внутрь, прикрыла крышкой. — Хлеба испечь не смогла. Не обессудь, Никита.
Хомяк открыл было рот для привычной фразы: «Сейчас сбегаю», но вовремя остановился. Куда сбегаю? В Питер? В Москву? Да существуют ли они, вообще…
Девушка смахнула со стола что-то невидимое, придвинула лавки:
— Садись, Никитушка.
Это расстояние мужчина преодолеть смог.
Настя поставила горшок на угол стола, так, чтобы обоим достать было несложно, протянула ему ложку, сняла крышку. Вырвалось облако пахнущего дымом, еловой горчинкой и речной свежестью пара. В животе моментально заурчало. Девушка ждала. Никита взял у нее ложку и, как хозяин дома, первым зачерпнул разваристую пшенную кашу.
После нескольких ложек горячей снеди оказалось, что под верхним слоем пшена уложена белое рыбное мясо, из которого хозяйка тщательно выбрала все косточки, потом шел еще слой каши, ниже — грибы, а на самом дне — крупные луковые колечки. От сытости Хомяк мгновенно осовел — Настя помогла ему перебраться на тюфяк и заботливо укрыла.
— Устал, мой желанный. Спи.
— Свиней покормить надо, — вяло дернулся бывший чиновник. — Косу найти.
— Я все сделаю, — погладила она его по груди. — Спи.
Хомяк снова словно провалился в бездну, и все падал, падал и падал, а когда открыл глаза, то увидел сидящую рядом, яркие глаза улыбающейся Насти. Судя по освещению окна, он понял, что проспал несколько часов и прислушался. Нет, свиньи недовольно не хрюкали, не возмущались. Значит, покормлены. По дому витали запахи новой снеди — похоже, он проснулся как раз к обеду.
Никита выпростал из-под простыни руку, погладил девушку по щеке. Она с готовностью прижалась к его ладони, потом отпрянула, торопливо стянула с себя рубаху и нырнула в постель и прижалась к нему. Тело ее в первый миг показалось невероятно холодным, но быстро согрелось, а ласковые губы и тонкие пальчики быстро дали понять, чем он может отблагодарить свою нежданную знакомую за заботу.
Настя опять опустилась на него сверху и медленно, никуда не торопясь довела, явно сама получая от происходящего наслаждение, до самого пика. От сильного толчка она едва не слетела на пол, но торопливо вернулась назад, провоцируя своего любовника на все новые и новые приступы страсти. Никогда в жизни Никита не кончал так долго — словно запасы семени копились в его огромном теле всю жизнь именно для этого момента. Наконец все завершилось, и он опять провалился беспамятство блаженной истомы.