Земля Мертвых - Страница 57

Копающиеся в грядках смерды выпрямлялись и провожали конный разъезд внимательными взглядами. Опричник знал, что у внешне безоружных работяг между грядок наверняка лежат сабли, а то и бердыши, и завидовал копорскому воеводе лютой завистью: уж тут-то не то что одинокий тать, но и свенская или ливонская банда зубы обломает. Это не его безлюдные деревеньки по полтора мужика в каждой.

Широкая пыльная грунтовка повернула вдоль ручейка в несколько шагов шириной — той самой реке Копорке, что дала название оплоту западных границ. Еще полверсты неспешной рысью, и засечники въехали на мост. Каменный мост почти в гон длиной тянулся к воротам от ближайшего холма в добрых десятке саженей над землей. Из бойниц воротных башен на гостей глядели жерла тюфяков, готовые немедля выплюнуть во врага каменные ядра величиной с человеческую голову или целую бадью железной или гранитной картечи. На верхних площадках вглядывались в даль. Зализа бывал там, наверху. Мало того, что башня вздымалась ввысь не менее, чем на тридцать саженей, но и сама крепость также стояла на холме вдвое большей высоты. В тот день опричнику померещилось, будто он забрался на самое небо и, подобно птице, способен обозреть весь мир.

Еще двое стрельцов стояло в воротах. Они узнали порубежников, степенно кивнули государеву человеку, пропуская его внутрь, однако один тут же заторопился в караулку: докладывать о приезде опричника.

Семен же прямым ходом подъехал к невысокой деревянной церкви во имя святого Варлаама Хутынского, спустился с коня, размашисто перекрестился и вошел внутрь. Следом заторопился Василий, а Феофан поневоле остался стеречь лошадей.

Груз деяний последних двух недель давил на плечи опричника грехами смертоубийства, сна без вечерней, полунощной и утренней молитвы, попущением смерти несчастных чухонцев. Ему казалось, что он виновен перед Богом и государем в своей неспособности оборонить рубежи священной русской земли от дикарей и внутренних крамольников, и он уже не надеялся на то, что агнец, принявший на себя грехи всего племени Адамова, дарует ему прощение.

Исповедь Семена оказалась длинной и порой запутанной, но отец Харлам выслушал его внимательно, и грехи отпустил, напутствовав и далее исполнять долг свой не щадя силы и живота своего. Впервые почти за месяц на душе Зализы стало светло и покойно. Он явственно ощутил льющуюся от светлого распятия над алтарем благодать, ощутил добро и любовь Спасителя ко всем, даже самым недостойным его рабам.

— В следующий раз я стану более достойным милости твоей и царствия твоего, — тихо пообещал, осенив себя крестом, Семен, прикоснулся губами к пробитым длинным квадратным гвоздем ступням и вышел из храма.

Ждать друзей-черносотенцев опричник не стал. Все равно Феофан тоже захочет покаяться в содеянном, а значит Василию придется в свою очередь смотреть за конями, а в крепости они уже не в первый раз, не заблудятся. Зализа взял под уздцы лошадь с полонянином и пошел по узкой улочке к допросной избе.

Несмотря на название, допросная изба скрывалась в стене, в комнатах над Тайниковой башней. Разумеется, на плане название башни было другим, поскольку именно под ней скрывался тайный колодец на случай плотной осады, но все окрестные смерды хорошо знали, чем отличается Тайниковая башня от Средней. Оставалось наедятся, что чужеземцам этого секрета никто из людишек не проболтает.

Уздечку коня Зализа хладнокровно отдал молодому стрельцу, попытавшемуся было загородить ему проход, полонянина спустил на землю и толкнул по ступенькам вниз. Витая лестница уходила глубоко вниз, но уже на втором повороте опричник повернул в узкую щель, отворил дощатую дверь и они оказались в допросной комнате.

Сейчас здесь царила тишина и полумрак: солнечный лучик, проникший сквозь узкое высокое окно, пробитое в полутораметровой стене, оказался не в силах разогнать темноты в таком большом помещении.

У стены дед Капитон разбрасывал свежую солому. Судя по тому, что еще непримятые стебли прошлогоднего жита покрывали весь пол, работу он заканчивал.

— Прими, Капитон, — Зализа сильно хлопнул полонянина промеж лопаток. — После обеда подьячего пригласи, допросные листы писать.

— Никак, станишника поймал? — дед повернул к ним лицо. Полупрозрачная русая бороденка, большой нос с глубокими оспинами, оставленная ливонским цепом глубокая вмятина во лбу, над правым глазом, отнюдь не украшали мастера заплечных дел, но работу свою он делал хорошо, без лишней злости, вдумчиво и неторопливо.

— Вот еще, на татей бумагу переводить. Осина да веревка с петлей — вот и все их допросные листы. Этот чужеземец из других будет, чародей иноземный. Запри его покрепче, да снеди дай. Я сегодня еще не кормил.

— Дам, дам, — кивнул Капитон, принимая полонянина. — И сам схожу, Ефпрасинья заждалась ужо. Ну, иди.

Чужеземца повели еще ниже, а опричник стал подниматься наверх. Раз уж он приехал в Копорье, следовало навестить воеводу.

Воевода крепости, Павел Тимофеевич Кошкин, был племянником боярина Кошкина, дочиста разгромившего литовское войско у Дорогобужа, за что Павла Тимофеевича особо отмечал государь и уважали служилые бояре. Сам воевода отличиться ничем пока не успел, но и себя не ронял, честно выполняя долг перед отчизной. Предупрежденный о приезде опричника, он встретил его в дверях, вежливо, как равному, поклонился и пригласил в горницу.

Оказалось, Зализа попал на какое-то празднество: за столом уже сидело шестеро человек: двое стрелецких полусотников, сотник, начальник артиллерийского наряда (черносотенец Архип Моловец из Тулы, иерей ближнего к воеводскому дому храма преподобного Сергия отец Петр) и еще один незнакомый опричнику священник. Судя по тому, что на столе стояли пироги, Семен попал к самому началу застолья.