Земля Мертвых - Страница 62

Однако осевший стараниями Зализы в Куземкино, в двух десятках верст от устья Луги, Баженов очень быстро отстроил себе дом в два жилья с теремом, поставил склады и вроде даже заказал себе новую ладью вдобавок к старой, и как-то неожиданно оказался помощником местного посадника.

Построенная навроде новгородской ладья, помимо груза, брала на борт до сорока мужиков, если не сказать прямо — ратников. Сила, по дикарским мерам, огромная — и Зализа тихо предполагал, что купцу не раз приходилось вдали от берегов удачно пощипать тех самых пиратов, что зарились на его простенькую с виду лодочку.

Впрочем, как общаются торговые люди с лихими на неспокойных волнах Варяжского моря опричника не касалось — у него и на берегу дел хватало. А вот торговая грамота купца и его зарубежные интересы в Германии и Ганзе не раз оборачивались для Семена интересными вестями.

Возможно, Илья Баженов за прошедший год стал в десятки, если не сотни раз богаче Семена Зализы — но Зализа был человек государев, он символизировал собой волю Ивана Васильевича, и за спиной его скрывалось могущество московского царя и всей Руси, а потому именно купец Баженов низко склонился в дверях, перед нищим порубежником.

— Здоровья тебе, Илья Анисимович! — дружелюбно кивнул в ответ Зализа. — Вижу, одна у тебя ладья у причала стоит. Где же вторая? Никак уже с товарами за море ушла?

— Уйдет разве? — не удержался от возможности побрюзжать купец. — Кормчего толкового не найти. Как конопатить закончат, придется сразу двумя ладьями в Ганзу плавать. Да что же ты в дверях стал, Семен Прокофьевич? Проходи в дом, садись у стола. Марья ужо на стол накрыла, тебя ждет.

Разумеется, Зализа мог так же легко, как вывел Баженова в люди, разорить его до гунки, потому купец его все-таки побаивался. С другой стороны, Илья Анисимович в раздорах с тиунами и мытарями нередко прикрывался именем Зализы, и Семен смотрел на это сквозь пальцы.

В итоге отношения между купцом и засечником установились дружеские. Дом купца Баженова был одним из немногих мест, где опричник чувствовал себя легко и свободно.

Обитающие в богатом доме купца людишки забрали коней, поднесли гостям сбитеня. Засечники прошли в горницу, где пышная, румяная Марьяна, привезенная купцом из давнего путешествия в Литву, накрывала праздничный стол.

— Так расскажи нам, куда ездил, чем торговал, Илья Анисимович? — предложил Зализа.

— Хорошо съездил, благодарствую, — приложил руку к груди купец. — Был я в Ганзе, в городе Росток. Поторговал хорошо. Ноне пенька, воск, мед, меха разные сильно в цене поднялись. Брожение ноне сильное среди ганзейских купцов. Прослышали они, что моряки английские дорогу проведали по северным водам в русский город Холмогоры, и теперь сами туда плавать станут, убыток датским и немецким пиратам чиня огромный, и Ганзу от торговли с Русью устранят. Хотели они даже новую войну с оной Англией затеять, но англичане к ним в гавани более не заходят. Теперь они натравляют Данию и Швецию военную экспедицию затеять и побережье Белого моря завоевать.

Засечники дружно расхохотались. Новгородцев можно любить, можно ненавидеть: но пытаться отвоевать у них морские гавани — это все равно, что щекотать соломинкой в носу у взбесившегося быка.

— Еще я купил диво дивное, красоту неимоверную. Пойдем, Семен Прокофьевич, покажу.

Зализа, уже не раз отлучавшийся с хозяином в укромный уголок якобы по пустякам кивнул и поднялся из-за стола. Баженов, по известной купеческой привычке, все дела свои привык обсуждать тайно, и если хотел о чем-либо сообщить опричнику, тоже никогда не делал этого на людях.

Они прошли две комнаты, остановились в третьей. Илья Анисимович открыл большой сундук, достал шкатулку, из которой извлек небольшой кубок из прозрачного камня сочного рубинового цвета. Зализа невольно охнул в восхищении, отошел к похожему на бойницу, высокому и узкому окну, поднял кубок к свету. Пожалуй, это был все-таки не камень, а стекло — но какой яркий, по-царски багряный цвет!

— Настоящий пурпур, Илья Анисимович! Откель красота такая?

— Бают, один монах немецкий их делает, а как — никому не говорит, — принял купец драгоценный бокал, и спрятал обратно в ларец. — Очень много золота за такие кубки ганзейцы просят. Хотел я сам вина из него выпить, но побоялся. Низок я слишком, серебром обойдусь. Мне о пеньке надо думать, а не о пурпуре. Пенька в Ганзе сильно подорожала.

— Разве это не хорошо, Илья Анисимович, — улыбнулся Зализа. — Барыш твой больше станет, корабль новый скорее на воду спустишь.

— За такую цену корабль строить станет некому, Семен Прокофьевич, — покачал головой купец. — Раз на русский товар цена растет, стало быть, Ганза чует, что не станет этих товаров скоро вовсе и они за него еще больше серебра получат.

Опричник с силой удалил кулаком в стену возле окна, но стена не дрогнула. Да и не могла дрогнуть: дом свой купец строил с думой о лихих людях залетных, чтобы отсидеться можно было за стенами, живот свой и товар защитить. Против тюфяков или пушки такая стена не устоит, но тати пушки с собой таскают не часто.

— Что же ты замолчал, Илья Анисимович? — не оборачиваясь, поинтересовался Зализа. — Рассказывай, коли начал.

— Бают в Ганзе, сын магистра Кетлера Иван вернулся из Кельна, где наукам хитрым много лет обучался. Преисполнился этот Иван желания веру свою басурманскую дальше на восток нести на кончике своего копья, и со многими рыцарями разговоры такие ведет. Еще сказывают, что мор во Пскове-городе прошел, обезлюдел он чуть не до последнего человека, и границы русские защитить некому. Многих кавалеров мысли эти смущают от спокойной жизни. Добычу они хотят взять на Руси большую и легкую, и недоимки старые списать.