— Мы рады вас видеть в гостях на нашем берегу, — как можно четче и раздольнее проговорил Росин, слегка поклонился и как мог дружелюбнее указал рукой в открытые ворота.
Монах подошел ближе, в ожидании остановился. Воин и вовсе старался скромно держаться в сторонке, плотно запахиваясь в мягкий синий плащ.
— Телохранитель, что ли? — подумал Костя и сразу же проникся к гостю уважением. Он никогда не слышал, чтобы монахи передвигались по Руси с телохранителями.
— Вы какой веры будете, иноземцы? — неожиданно к спросил низким голосом монах.
— Православные, — пожал плечами Росин.
— Тогда пошто не креститесь и к руке не подходите?
Костя, спохватившись, торопливо обмахнулся рукой.
— Ты не небрежничай, — укорил его монах, — чай Божью милость на себя призываешь, а не комаров с чела отгоняешь. Персты вместе собери, ко лбу приложи, теперь к животу, во имя отца, сына… Правое плечо, левое — и святого духа. Вот то-то.
Строгий священнослужитель перекрестил его своею рукой и протянул ее для поцелуя. Затем степенно вошел в ворота, занес руку…
— А храм-то у вас где?! — повернулся он к Росину.
— Да вот…
— Недосуг?! — сразу понял его монах и возвысил голос: — Храм Божий поставить недосуг?! А помнишь ли ты, несчастный, что вне храма не имею я права таинство исповеди творить, и плотью и кровью Господней вас причащать?!
— Так у нас, — попытался оправдаться Костя. — У нас и священника нет…
— Бог у вас должен быть! — возвестил монах. — Не токмо на небе, но и в сердце!
— Благослови, отец! — склонил голову подошедший Картышев.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — привычно широким, размашистым и величественным жестом осенил его гость, протянул руку для поцелуя, после сего опять поворотился к Росину: — Ты когда молился последний раз, сын мой? Когда поклоны перед иконой бил?
— Так, я…
— Грешен ты, сын мой, и грехи замаливать должен рьяно, ибо вижу, что велики они есть!
— Отец, — окликнул монаха Картышев. — Молебен у нас отслужите?
— Отчего не отслужить, — кивнул Игорю гость. — Отслужим, если души ваши потребность сию испытывают. Страждущие есть?
— Двое раненых, отец. Когда крепость у немцев отбивали, им по стреле каждому досталось. Никак выходить не можем.
— За здравие помолиться потребно. И не им самим, а всем вместе. Елеем освященным очиститься. Веди, сын мой. В утешении, верно, страждущие нуждаются, в молитве и утешении.
Зализа, пользуясь тем, что посланный отцом Петром монах привлек к себе всеобщее внимание, осторожно просочился в ворота, стрельнул глазами по сторонам, и неторопливо двинулся вперед, к противоположному валу крепости. Остановился, задумчиво поднял глаза к небу, снова покосился зрачками вправо и влево.
Караульных у крепости имелось всего двое. Оба следили за морем, но по разные стороны острова. Сейчас, правда, они больше наблюдали за монахом, и опричник более-менее спокойно мог осмотреться.
Иноземцы устраивались на острове на совесть, со всем тщанием. С первого взгляда Семен заметил и выпирающие из крыш трубы переложенных печей, и высокий каркас для распиловки бревен, недавно срубленную баню. Противовесная катапульта: с одной стороны подвешен тяжелый валун, с другой, в кожаной петле, лежит относительно легкий снаряд. Она стояла взведенная и нацеленная в сторону причала. Похоже, катапульта в любой момент готова разнести монастырскую лойму в щепки. Воинов, правда, при машине не имелось.
Странным показалось Зализе полное отсутствие в крепости детей и стоящие ближе к мысу жердяные шатры. Если иноземцы собираются жить в шатрах, зачем они ремонтируют дома? Хотя, конечно, у каждого народа свои обычаи. Но что его поразило больше всего, так это рост здешних людишек. Все, и воины и бабы, превосходили его ростом не меньше, чем на голову — а коротышкой Семен никогда не считался.
— Отец Никодим, женщины наши в лесу ягоды и грибы собирают, многие охотники тоже там. Может, подождем с молебном до их возвращения?
— Подождем, сын мой. Службы Господней и татя лишать непотребно.
Зализа рефлекторно прижался спиной к дому и пропустил мимо вышедших из-за угла иеромонаха и двух чужеземцев. Судя по тому, насколько легко и просто согласились они на христианский молебен, купец Баженов был прав: православными оказались островитяне, русскими. А если обманывать пытаются, так достаточно молебна дождаться: тайные сарацины или европейские нехристи к кресту не подойдут.
Костя Росин попытался уговорить сурового монаха поставить на улице палатку и повести церковные таинства в ней, как в специально отведенном для этих целей помещении или, проще говоря — походной церкви, но отец Никодим был непреклонен: желаете остаться в лоне Церкви — ставьте храм или, по скудости, часовню. Милостив поп оказался только с ранеными: спросил их имена, их желание получить здоровье из рук братьев своих, обещал изгнать бесов болезни намоленным елеем.
Когда подошли из леса женщины, отец Никодим стал готовиться к просительному молебну: открыл свою котомку, извлек, перекрестившись и поцеловав шитую золотом ткань, ризу, подвешенное на трех цепочках кадило, толстый, тяжелый томик Писания. Зная, что сейчас произойдет, обитатели домов стали подтягиваться на свободную площадку перед причалом. Индейцы тоже прослышали о предстоящем богослужении и стали раскладывать у каменистого мыса большой костер.
Перед молебном иноземцы разделились, причем отнюдь не так как Зализа ожидал. Мужчины в платьях странного покроя: в узких парусиновых портах, застегивающихся наподобие юшмана рубахах, али в рубахах вовсе без застежек, в очень коротких, доходящих едва ли ниже пояса кафтанах или парусиновых чугах, в коротких вычурных сапожках со множеством веревочек спереди; несколько столь же странно одетых женщин с готовностью пошли на молебен. А вот смерды в одеждах более привычного вида — в поршах, в простых кожаных штанах и рубахах, которых Зализа все время принимал за крещеных чухонцев — развели в сторонке костер, расселись вокруг него и принялись заунывно запевать и постукивать в широкие плоские бубны. Тут же выяснилось, что практически все женщины обитают в шатрах — из домов к молебну вышло всего семь девок.